Роман узнавания
Это, наверное, связано с насквозь политизированной атмосферой теперешнего времени, но первые мысли, которые приходят в голову в связи с романом Джонатана Литэма,— политические (а вернее, если не бояться выражаться по-школьному,— общественно-политические) и совершенно "про сейчас". Причем собственно с содержанием романа они никак не связаны.
На первых страницах этой книги почти неизбежно в голову приходит такое соображение: трудно представить себе подобный роман, написанный в другой стране и о другой стране (то есть не в Америке и не об Америке), читать который было бы так же интересно. Ну разве что английский — и то не до такой степени.
Потому что, признаемся сразу, "Сады диссидентов" — это не настолько большая литература, чтобы психология героев и их душевное устройство занимали нас вне времени и пространства, вне контекста — такого, который нам интересен и с которым мы можем соотнестись. Так вот, читая книгу Литэма, рассказывающую о жизни семьи потомственных "леваков" с послевоенных лет до наших дней (то есть от маккартизма до "оккупая" — "сквозь" битников, хиппи и постодиннадцатисентябрьскую терророфобию), мы ни разу не оказываемся на вовсе чужой и безразличной нам и потому неинтересной территории. Потому что все здесь — буквально все — близко и узнаваемо: вот фильм Вуди Аллена, а вот братьев Коэн (у Литэма есть кусок, даже слишком похожий на "Внутри Льюина Дэвиса"), вот характер из Филипа Рота и образ как с картины Эдварда Хоппера, а вот опять кино — теперь Спайка Ли.
И, возвращаясь к тем самым "общественно-политическим" мыслям — о задетой имперской гордости, о "вставании с колен" и желании, чтоб весь мир не только знал о том, что где-то там "живет Петр Иванович Бобчинский", но и считался с этим,— такое с очевидностью достигается не присоединением территорий и непримиримостью на международной арене, а "включением" людей в мире в свою общественно-культурную повестку дня. Так, что она оказывается универсально актуальной и интересной.
Американская цивилизация предлагает себя миру на столь разнообразных и на столь различных уровнях, от совершенно коммерческого до совершенно интеллектуального, со столь разными посылами — от самовозвеличивания до жесточайшей самокритики, что практически нельзя найти человека, которого американский культурный ландшафт абсолютно бы не волновал. Одним из частных результатов этого феномена оказывается следующий факт — книга Джонатана Литэма, повествующая по большей части о будто бы исключительно отдельных американских делах, вроде фолк-музыки или межрасовых любовных отношений, оказывается для нас близкой, увлекательной и, скажем так, теплой (с поправкой на несколько неловкий перевод Татьяны Азаркович).
Хотя вообще-то есть там момент, интересный специфически для русского читателя. Рассказывая историю своих "красных американцев", Литэм (а он знает, о чем пишет: сюжет отчасти основан на истории его семьи) описывает невероятный эффект, произведенный на американских левых речью Хрущева на XX съезде (ее перевод The New York Times опубликовала тогда целиком). "Хрущев развеял советский миф, после чего истинный коммунизм отлетел от земной истории, как отлетает дым от костра. Самые слабые сломались вслед за крахом своей мечты. Некоторые бежали с тонущего корабля. Тонущим кораблем была американская компартия, уже трещавшая по швам". Именно разоблачения Хрущева, ставшие причиной тотального разочарования и тотальной растерянности среди американских коммунистов и попутчиков, спровоцировали изменения в американском левом движении, которое со временем свелось к университетским дебатам левых интеллектуалов и постхиппистским лежбищам "оккупая".
Но, отдав должное влиянию "русских" идей и трагичности их разоблачения, повествование вновь переходит к ночлежкам в нью-йоркском Ист-Виллидж, маршам против войны во Вьетнаме, независимым музыкальным лейблам и афроамериканскому "ответному" расизму. Про все это современному отечественному читателю понятно столь же хорошо (ну или столь же плохо, главное — не хуже), как про Хрущева, и, возможно, куда более интересно. Вот это и есть по-настоящему важное международное влияние. И — если уж настроились вставать с колен — разумнее всего было бы работать примерно в эту сторону. Хотя, конечно, о разумности у нас сегодня речи не идет.