Недавно в издательстве Corpus вышла книга журналистки-расследовательницы Эбигейл Шрайер "Вредная терапия" – важное и невероятно актуальное исследование психологического здоровья современных подростков и индустрии психотерапии. Собрав сотни интервью с подростками, их родителями, учителями и психологами, Шрайер поставила перед собой задачу разобраться, как психотерапия изменила подходы к обучению и воспитанию детей, а также способы разговаривать и взаимодействовать с ними. Ее книга наполнена множеством открытий и тонких наблюдений, которые будут интересны всем, кто занимается подростками. Собрали для вас пять интересных фактов из книги "Вредная терапия", которые позволят вам по-новому взглянуть на психотерапию и ее методы.
Психиатрическая отрасль сумела внушить нынешним молодым людям, что среди них огромное количество больных. В поколении Z лишь меньше половины считает, что с их психическим здоровьем все в порядке. В их представлении здоровая психика это не то, что имеет место само собой, как естественное следствие нормальной жизни.
Уже десятилетие назад журналистка интернет‐издания Slate отметила, что при описании дурного поведения детей образованные родители вместо моральной терминологии стали использовать терапевтическую. Самые популярные в культуре герои‐подростки, от Гека Финна до Дилана Маккея (один из главных героев "Беверли‐Хиллз, 90210", популярного подросткового телесериала 1990‐x годов), внезапно открылись нам в новой ипостаси — как недиагностированные жертвы "вызывающего оппозиционного расстройства" или "расстройства поведения". Личностное начало куда‐то незаметно испарилось.
В наступившую эпоху каждый стеснительный ребенок стал страдать "социальной тревожностью" или "генерализованным тревожным расстройством". Каждый странноватый подросток стал "аутичным" или по крайней мере "в спектре". Нелюдимых наградили "депрессией". Неуклюжих — "диспраксией". Родители перестали упрекать за столом детей‐приверед и теперь считались с их "пищеизбегающим поведением". (Формальный диагноз: "расстройство избирательного питания".) Если ребенок жаловался, что у него чешется спина от бирки под воротничком или что из‐за звуков в коридоре он не может нормально спать, родители, вместо того, чтобы сказать "Не обращай внимания", покупали ему одежду без бирок из специального мягкого хлопка и ставили ему в комнату машинку с успокаивающими звуками, подстраиваясь под его "сложности с обработкой сенсорной информации". Мы больше не пеняем ребенку на неряшливый почерк (это "дисграфия"). Не говорим тоскующим детям, что, чтобы привыкнуть к новому городу или новой школе, всегда нужно время (у них "депрессия переезда"). Не утешаем их напоминанием, что скучать по друзьям летом — это нормально ("летняя тревожность").
Мы все уже так долго плаваем в океане этой терапевтической терминологии, что перестали ее замечать — как не замечают среду обитания.
В индивидуалистическом обществе, таком, как наше, люди склонны заблуждаться насчет своих чувств и считать их точным отражением своей личности в данный конкретный момент. Но на самом деле "чувства реагируют на множество разных стимулов и из‐за этого очень часто искажают реальную картину".
Гнев, переполняющий вас, не обязательно указывает на то, что вы правы в данной ситуации или что кто‐то обошелся с вами несправедливо. Вы можете завидовать другу, хотя в реальности не хотите ничего из того, что у него есть. Вы можете чувствовать себя любимой кем‐то, кто вас только третирует, или испытывать отторжение по отношению к тому, кто был к вам исключительно добр. Чувства обманывают нас постоянно.
Взрослые должны рассказывать детям, насколько обманчивыми и ненадежными могут быть их эмоции, говорит Юлия Ченцова‐Даттон, глава Лаборатории культуры и эмоций Джорджтаунского университета. Очень часто детям полезно быть настороже в отношении того, насколько правдиво их чувства отражают действительность, а иногда даже и вовсе их игнорировать. (Что? Не может быть!) Да, вы все поняли правильно: ежедневная доза вытеснения является неотъемлемой частью здоровой эмоциональной жизни.
Но ведь это хорошо — регулярно интересоваться чувствами детей, не так ли? В Америке психотерапевты, учителя и родители, похоже, исходят из убеждения, что "регулярно интересоваться" — это как повесить термометр рядом с дверью: вреда никакого, а может прийтись кстати.
Михаэль Линден, профессор психиатрии университетской больницы Шарите в Берлине, считает, что это ужасная привычка. "Это иллюзия, — говорит он. — Никто не чувствует себя «на все сто». Никогда и ни при каких обстоятельствах. Зайдите в автобус и приглядитесь к пассажирам рядом с вами. Они не выглядят счастливыми. Счастье — это не обыденная эмоция".
"По‐настоящему успешная работа с травмой пациента не подразумевает, что его в первую очередь необходимо разговорить, — сказал мне врач и психолог Ричард Бинг. — Совсем наоборот".
Бинг базируется в английском городе Плимут — здесь он помогает бывшим заключенным освоиться с жизнью на свободе. Многие из его клиентов в детстве и юности пережили неописуемые издевательства. И все же, утверждает Бинг, для них путь к нормальной жизни часто связан с тем, чтобы не говорить о своих травмах.
Одним из важнейших просчетов психотерапии, по его словам, является упорное нежелание признавать, что отнюдь не всем помогают разговоры об их проблемах. Многим пациентам такие разговоры только вредят.
"Если известно, что человек в прошлом перенес психологическую травму, то в таких случаях я обычно ничего не делаю — просто признаю этот факт походя, — рассказал мне Бинг. — Очень вскользь — просто подтверждаю, что да, отчасти ты стал таким, потому что в прошлом произошло что‐то нехорошее. Отложим пока это в сторону. Я как раз хотел бы поговорить о том, что происходит сейчас".
Терапевты принесли бы больше пользы своим пациентам, говорит Бинг, если бы слегка умерили свои притязания — то есть "приняли бы как данность, что некоторым людям не хочется ничего обсуждать. Что есть люди, которым просто нужно выключиться из окружающего и побыть наедине с собой, но что одновременно есть и другие, кому нужна поддержка, и что трудно разобраться, кому что на самом деле требуется и кому что окажется полезно".
Некоторые методики, например диалектическая поведенческая терапия, исповедуют подход, более эффективный, чем тот, согласно которому вылечить пациента можно, только если его "разговорить". Суть этого подхода, объясняет Бинг, в том, чтобы принять, что вам причинили вред, и твердо установить, что только вы сами способны изменить ситуацию — без принуждения людей к разговорам о болезненном прошлом. Правда, признается он, "реализовать такое очень сложно". И тем не менее для пациентов часто это лучший вариант.
Одним из предметов исследований психологов являются состояния психики, которые лучше других помогают нам добиваться цели вне зависимости от уровня трудности. Как минимум их можно поделить на две категории: "ориентация на действие" и "ориентация на состояние". Ориентироваться на действие означает сосредоточить внимание на предстоящей задаче, не задумываясь о своем текущем эмоциональном или физическом состоянии. Ориентация на состояние означает, что фокусом ваших мыслей являетесь в первую очередь вы сами: то, насколько готовым вы себя чувствуете в этот момент, беспокойство по поводу неотвеченного СМС, едва заметное покалывание в гортани, первые сигналы спазма в мышцах шеи.
Так вот, ориентация себя на действие, оказывается, значительно повышает вероятность того, что вы выполните задачу.
Лучшим тренерам это известно на уровне инстинкта. Как они мотивируют команду перед игрой? "У нас все получится! — говорят они. — Уиггинс, на тебе номер одиннадцатый, ходишь за ним тенью. Тайлер, на тебе пенальти. Защита: плотно давите их квотербека — мне нужны сэки, мне нужны вынужденные пасы. Нападение: голову вверх, держимся спокойно, красивые ровненькие блоки". То есть все внимание на задаче!
Они не говорят: "Давайте сделаем паузу и послушаем, что чувствует каждый. Тайлер, начнем с тебя. Все еще переживаешь из‐за развода родителей?" Если вы хотите победить — если вы хотите вообще чего‐то добиться, — трудно придумать для этого худший способ, чем прямо сейчас начать копаться в своих разочарованиях, заморочках или нескладывающихся отношениях. Ни один тренер‐победитель не просит игроков проанализировать в перерыве свои чувства — потому что, думая о себе, человек подрывает свою способность добиваться результата.
Проведите полдня в семье, где есть маленькие дети, и вы услышите, как родители постоянно ищут подтверждения: "Тебе же нравится это мороженое?", "Ты же ждешь не дождешься пойти завтра в школу, правда?", "Ты же хорошо погулял в парке?". Мы всяческими способами подаем детям сигнал: главное — чтобы вы были довольны и счастливы, ради одного этого мы все только и существуем.
Если познакомиться с лучшими исследованиями на эту тему, оказывается, все должно быть ровно наоборот. Если бы мы хотели, чтобы наши дети были счастливы, чего в первую очередь не следовало бы делать — это давать им понять, что счастье есть главный ориентир. Чем усерднее вы гоняетесь за счастьем, тем больше у вас шансов разочароваться. И этот закон работает независимо от ваших объективных обстоятельств.
"Мы знаем, что погоня человека за положительными эмоциями на самом деле связана с его низкой психологической функциональностью — то есть указывает на депрессивную симптоматику, — рассказала мне Ченцова‐Даттон. — Мы знаем, что люди, которые чувствуют очень сильное желание быть счастливыми, по факту не особенно счастливы и что такое желание является показателем уязвимости".
Настраивая детей стремиться к счастью и довольству как к главной цели в жизни, мы обрекаем их на суровое испытание. С одной стороны, "погоня за позитивом" чаще всего делает их лишь еще более подавленными. С другой, говорит Ченцова‐Даттон, это депрессивное самоощущение получает социальное поощрение. Естественно, в результате дети начинают работать на "усиление сигнала собственного страдания".