09 апреля 2020

"Море прекрасно проживет без нас. Мы без него — нет". Цитаты о море из книги Мортена А. Стрёкснеса

Древнегреческий философ Анахарсис утверждал, что люди делятся на три категории: те, кто жив, те, кто мертв и те, кто плавает по морям. Книга Мортенса А. Стрёкснеса "Времена моря или Как мы ловили вот ТАКЕННУЮ акулу с вот ТАКУСЕНЬКОЙ надувной лодки", повествующая о двух друзьях отправившихся в невероятное путешествие в погоне за гренландской акулой, — настоящая морская энциклопедия, содержащая в себе самые невероятные факты, захватывающие мифы и древние предания об этой загадочной и таинственной стихии. Мы подобрали для вас яркие и интересные цитаты о море из романа Стрёкнеса (перевод с норвежского Руслана Косынкина).



"Море — прародина. Волны глубокой древности проходят сквозь нас, донося эхо слабых всплесков из недосягаемых подводных пещер. Порой, когда мы стоим на берегу в сильную бурю, нам чудится, будто море зовет нас к себе, обратно. Вдали, на горизонте, одна из волн вдругначинает расти, точно накачивая мускулы, и видно, что знает наперед, куда именно она целится и как собирается туда добраться. Ветер пособляет ей, движение и ритм с начала до конца пути выверены безупречно. Остальные волны похлопывают ее по спине, одобрительно подталкивают и уступают дорогу. Достигнув мелководья, волна получает дополнительное ускорение и переходит на галоп".


"Сошедши на берег, моряк напоминает беспокойного гостя. Даже если он никогда уже не выйдет в море, все разговоры и поведение моряка сведутся к тому, что надолго на суше он не задержится. Тоска по морю — ее не изжить. Море не отпускает моряка, но на вопросы он отвечать не торопится, темнит.
Вот и на прапрадеда моего, должно быть, напала такая же мистическая морская тоска, когда он ивдруг бросил шведскую глушь и отправился на запад, через долины и горы. Словно лососиха на нерест, устремился он к верховьям рек, сперва — против течения, потом — вместе с ним, пока наконец не пришел к морю. Сказывают, когда его спросили о причинах этого путешествия, он назвал только одну — что просто обязан был увидеть море воочию".


"Рыбаки нередко говорят о лодках как о живых существах. Хотя, если тянуть их за язык, станут отнекиваться: дескать, конечно же, лодка — материя мертвая; в глубине же души они все равно убеждены, что это общераспространенное мнение ошибочно. Потому как слишком тесно переплетены судьбы — их и лодки, а в роковой час именно лодка может решить, жить тебе или умереть. И здесь наиважнейшее значение имеет то, как хорошо рыбак изучил характер лодки, ее капризы, ее сильные и слабые стороны. Вместе укрощают они море, при условии, конечно, что рыбак относится к лодке с должным уважением. Правда, привычка говорить о лодках в таком духе по естественным причинам постепенно сходит на нет".


"Если сложить все, что мы знаем о морских глубинах — больших и малых, то можно сугубо логическим путем заключить, что все вместе взятое на суше: все горы, хребты, поля, леса, пустыни, да даже рукотворные города — с запасом поместятся в морской бездне. Средняя высота суши составляет всего 840 метров. Даже если взять Гималаи целиком и опрокинуть в глубочайшую впадину, сперва раздалось бы оглушительное “плюх”, после чего вся горная система благополучно ушла бы под воду, как не бывало.
Воды в море так много, что подними мы морское дно до сегодняшнего уровня моря, все наши континенты бесследно сгинули бы под многокилометровой толщей соленой воды. Только макушки самых высоких гор торчали бы над поверхностью".


"В зеркальной глади моря отражается ослепительное солнце, припекающее нас сверху. “Жироводье” (transtilla), говорят в Лофотене о такой погоде — редком затишье для этих мест, когда море напоминает растекшийся рыбий жир. Под носом у нас глубина в пятьсот метров. Мы понятия не имеем, что творится под зеркальной, практически белой гладью. Ну, сразу под нами в келпе — бурых водорослях — водятся сайда, пикша, треска, люр и множество других видов, особенно их молодь. Спускаемся ниже зарослей келпа. На глубину от ста пятидесяти до двухсот метров свет практически не проникает — его поглощают верхние слои воды, какой бы чистой она ни была. Здесь царит серый сумрак, словно отсвет угасающего телевизионного ящика. На глубине пятисот метров черно как в шахте. Фотосинтез невозможен, а стало быть, нет и растений. Вот тут-то и живет гренландская акула".


"Примерно через три минуты (а кажется, через все пятнадцать) кашалот решает нырнуть. Делает подготовительные движения, выгибая массивную переднюю часть. Мы находимся метрах в трех-четырех, когда его рыло, канув, медленно увлекает за собой остальное тело; последним показывается хвост — полумесяц, торчащий из воды, беззвучно исчезает из виду.
Тут с морем делается что-то неладное. Вода впереди лодки, метров на двадцать от того места, где скрылся кит, вскипает мелкой-мелкой рябью, словно дали сильный ток. Кашалот идет прямиком на нас. Я гляжу на Хуго, в глазах моих, должно быть, читается ужас. Похоже, он тоже оценил ситуацию: держит руку на газу и понемногу подает в сторону от потока чистой энергии, надвигающегося на нас.
Внезапно рябь пропадает и море вновь превращается в безмятежную гладь, отливающую хромовой синевой.
Поймать гренландскую акулу, говорите? После свидания с кашалотом любая охота, как бы она ни повернулась, едва ли покажется нам страшней самой заурядной рыбалки".