"Наука, оказавшаяся в изоляции, — это не наука"

10 июня 2014
ИЗДАНИЕ
АВТОР
Илья Колмановский

Биолог и лауреат "Просветителя" Александр Марков — о своей новой книге, теории эволюции и просвещении в эпоху обскурантизма.

Ваша новая книга об эволюции — это продолжение предыдущих, углубленная версия или что-то другое?

Предыдущая книга, "Рождение сложности", посвящена различным исключениям, особым случаям и "опровержениям догм", революционным новым идеям, пересмотру классических взглядов. Всему, что дополняет, расширяет и частично опровергает устоявшиеся взгляды на эволюцию. Это такой ходовой товар, всегда интересный массовому читателю. С тех пор накопилось огромное количество новых данных, которые укрепляют, развивают, подтверждают классические представления об эволюции, о естественном отборе, о том, как появляются новые признаки, — и это все пошло в новую книгу.

То есть массовый читатель, которому интересны какие-то анекдоты и исключения, на самом деле плохо знаком с классическими законами — пришло время их объяснить?

Стряхнуть с них пыль и показать, что они в свете новых данных выглядят убедительнее и глубже, чем в школьных учебниках.

По сравнению с предыдущими книгами "Эволюция" бескомпромиссно сложная по отношению к массовому читателю. Книга рассчитана на умников, которые готовы размять интеллектуальные мышцы и как следует вникнуть.

Да, это было запланировано не как развлекательное и легкое чтиво, а именно как книга для людей, которые хотят на хорошем уровне разобраться, как происходит эволюция. На моем горизонте становится больше читателей, которые интересуются эволюцией на серьезном уровне. Неизвестно, отчего это происходит: то ли те, кто раньше был поглупее, теперь образовались и поумнели, то ли просто с годами добираются серьезные люди.

Вы говорите, что у любого есть шанс понять вашу книгу. Давайте разберем какую-нибудь одну мысль из нее. Например, всех волнует вопрос о слепом часовщике, вы посвящаете ему довольно заметный кусок повествования: почему обезьяна никогда не настучит "Войну и мир", а естественный отбор может. Почему так?

Мы воспользовались программой, которую придумал Ричард Докинз; точнее, написали сами такую же, там описан алгоритм. Берется случайная последовательность букв латинского алфавита и пробелов длиной 60 знаков. Программа размножает эту последовательность в каком-то количестве экземпляров со случайными мутациями. Мутации — это когда одна буква меняется на другую. Частоту мутации можно задать. Например, если вероятность мутации 1/60, то в среднем каждая фраза-потомок будет иметь одно отличие от родительской фразы. А дальше два варианта. Либо мы берем из потомков нашей фразы случайную и ее размножаем с мутациями, потом берем случайного потомка, и так далее: фраза будет постепенно меняться, накапливать отличия от исходной, но никогда не станет осмысленной. За обозримое время невозможно получить осмысленную фразу методом такого случайного поиска. Так идет нейтральная эволюция в тех частях генома, которые безразличны для выживания. Второй вариант: если мы заранее зададим какую-то осмысленную фразу, к которой мы хотим, чтобы эволюция в итоге пришла. И будем отбирать каждый раз не случайного потомка, а наиболее похожего на этот идеал.

А кто в природе пишет идеальную фразу, кто задает направленность отбора?

В природе идеальную фразу задают законы химии и физики, в силу которых некая идеальная последовательность аминокислот в белке лучше всего справится с исполнением его (белка) функции. Некий идеальный белок, который никем не задан, — нет никакой сознательной силы, но такая идеальная последовательность существует — хотим мы этого или нет. Пример из другой науки: в молодой Вселенной не было никаких элементов, кроме водорода, гелия и немножко лития. Но была сама возможность, что появится и углерод, и какой-то умный разум мог бы ее уже тогда видеть и предсказать его свойства. Реальных атомов не было, но идеал был — его задали законы физики, химии, квантовой механики. Вот так же и здесь. Для любого набора условий существует некий оптимальный вариант белка и некий оптимальный вариант генома, к которому будет стремиться отбор. Суть в том, что эволюция под давлением естественного отбора совершенно непохожа на случайный поиск, отбор придает процессу направленность. Если мы посадим 100 миллионов обезьян и они начнут печать тексты, они никогда не напечатают "Войну и мир", но если мы добавим в эту систему отбор — все будет иначе. То есть буква, которая приближает к "Войне и миру", будет оставаться, а те буквы, которые отличаются от идеала, будут случайным образом меняться. Если замена удачная, она запоминается, если неудачная, то снова меняется. Если в геноме произошло случайное изменение и эта мутация оказалась полезной — это значит, что данный геном произведет больше своих копий, заключенных в разные организмы. Кто быстрее размножается, тот быстрее размножается. В этом сущность эволюции на основе отбора.

Ваша книга выходит в общественной ситуации, кажется, не слишком благоприятствующей просветительской деятельности вообще и теории эволюции в частности. А что если завтра теорию эволюции объявят сомнительной и решат вопрос в пользу божественного происхождения, скажем, на уровне Общественной палаты или Госдумы?

С них станется, конечно, с одной стороны. Но я не думаю, что они это сделают. Они, конечно, принимают нелепые и абсурдные законы, ограничивающие распространение информации, и каждый шаг пытаются регламентировать запретительской деятельностью, размахивают псевдопатриотическими флажками — но на самом деле это показуха. Далеко они в этом направлении вряд ли зайдут. Мне так кажется. Ну а если будет такое, что примут в законодательном порядке запрет теории эволюции, — ну да, ввергнут страну в очередную яму на много десятилетий, из которой придется снова выбираться, мы отстанем опять. И так уже отстали от мировой науки. Лысенковская теория была бредовая и неправильная, но все-таки чуть ближе к реальности, чем теория божественного сотворения. И хоть как-то позволяла что-то делать биологам. А креационизм — это вещь, которая настолько не вяжется ни с геномикой, ни с палеонтологией, что придется закрывать целые направления. Я все-таки надеюсь, что этого не произойдет. Зачем это нужно?! А в Северной Корее отменили эволюцию?

Не знаю. Но на вашем же факультете, мне кажется, скоро отменят. В прошлом году вышел креационистский школьный учебник биологии, положительную рецензию на который дали не только фрики, но и некоторые реальные ученые. В частности, доцент кафедры генетики Глезер, прямо вот с биофака МГУ.

Да это одно и тоже барахло, которое переиздают уже 7-й раз. Недальновидная была мысль со стороны патриархии благословлять такую галиматью. Что касается поддержки на факультете… На биофаке 1000 сотрудников, и среди них, может быть, человек пять найдется сторонников креационизма. Где-то полпроцента.

Лысенко тоже начинал с полутора человек… Ну хорошо, этих ребят вы не боитесь. А видите ли вы какие-то другие угрозы для развития науки, исходя из ситуации в стране?

Впечатление такое, что тучи сгущаются и сгущаются. Обстановка становится нездоровой в смысле нагнетаемого ура-патриотизма: "весь мир не прав, одна Россия права, кругом враги". Опасно, что они могут заиграться так, что страна окажется в международной изоляции, и ничего хорошего в такой ситуации не будет. Нищета, голод, репрессии, парады юных пионеров, расстрелы врагов народа и все прочие радости, которые прилагаются к такой политике. Будут отменять Visa, GPS, "Макдоналдс" какой-нибудь.

Для науки "Макдоналдс" не так важен, наверное.

Для науки важны связи с иностранными коллегами. Я уже слышал, что начинаются сложности с приездом иностранных ученых на конференции в Россию. По линии космического сотрудничества все забуксовало. А наука, оказавшаяся в изоляции, — это не наука. Там, где много миллионов ученых разных стран, где все связано, — там будет наука. А наши 200–300 тысяч ученых, отрезанных от мира, — это не наука, будет быстрое вырождение. Изоляция для науки — это смерть.