"Покорность" От Ирландии до Charlie Hebdo: путеводитель по миру Мишеля Уэльбека

На русском языке вышла "Покорность" — долгожданный шестой роман Мишеля Уэльбека, на протяжении последних двадцати лет терзающего общественное мнение Европы. Изучив библиографию и публичные выступления скандального мыслителя, Игорь Кириенков составил справочник по его творчеству.

Гонкуровская премия

Самая престижная и по-своему парадоксальная (призовой фонд составляет 10 евро, но заветная рекламная манжетка на экземплярах книги-триумфатора гарантирует автору безбедную старость) литературная премия Франции, с третьей попытки доставшаяся Уэльбеку в 2010 году за "Карту и территорию". И пусть сама церемония прошла безукоризненно и с удивительной быстротой — писатель с завидным отрывом обошел конкурентов еще в первом туре, — роман по обыкновению вызвал бурю. Французская версия Slate уличила Уэльбека в плагиате: он позаимствовал у "Википедии" несколько абзацев из статей о комнатных мухах, городе Бове и политике Фредерике Ниу — разумеется, без всяких ссылок. Автор не стал отпираться, но справедливо указал, что нейтрально-ученое письмо (см. "Наука"), принятое в главной онлайн-энциклопедии планеты, во многом созвучно его собственной художественной манере — читатель и не заметит подмены. 

Гюисманс, Жорис-Карл

Крупнейший французский декадент, который прославился романом "Наоборот", окормившим среди прочих и Оскара Уайльда; единственная родственная душа филолога Франсуа, главного героя "Покорности". По-хорошему, Гюисманса и Уэльбека следовало сопоставить давным-давно: взять хотя бы биографические пересечения (оба были скромными министерскими служащими), персонажей-мизантропов (Дез Эссент и, скажем, рассказчик в "Расширении пространства борьбы" смотрят на мир, в общем, одинаково) или сомнительное положение в современной им литературе (не то классики, не то отщепенцы). Раньше этому сближению мешал атеизм Уэльбека: сейчас, потеряв родителей и любимого корги Клемента, он признает себя скорее агностиком. Франсуа же в книге (спойлер. — Прим.ред.) и вовсе проходит путь своего кумира — с одним лишь и в логике романа едва ли существенным уточнением: он обращается не в католицизм, как Гюисманс, а в ислам.

Ирландия

Адрес Уэльбека в течение без малого (также ему довелось немного пожить на юге Испании) десятилетия: покинув Францию еще до выхода "Платформы" и последовавшего за ним судебного разбирательства (см. "Ислам"), писатель вернулся на родину только в 2012-м, соскучившись по звучанию французской речи. Край, где, как говорит герой "Элементарных частиц", "перемешаны небо, вода и солнечный свет", приглянулся автору не только вольготным налоговым климатом, но и иллюзией оторванности от мира (см. "Одиночество"), появлению которой там способствует само государство: за эти годы никто не требовал от Уэльбека участия в выборах или какой бы то ни было вовлеченности в местную политику. Там он сочинил свои, пожалуй, самые абстрактные вещи — футурологическую притчу "Возможность острова" и артиллерийский залп по современному искусству "Карта и территория". Ирландии как таковой же, по меньшей мере не уступающей в живописности ландшафтов ни Лансароте, ни Паттайе, у Уэльбека прискорбно мало — но ведь и пора секс-туризма для него уже безнадежно далекое прошлое.

Ислам

"Глупейшая из всех религий" — так Уэльбек охарактеризовал вторую по численности мировую конфессию в интервью журналу Lire, приуроченному к публикации "Платформы": вероятно, никакое другое высказывание писателя не цитировали чаще, чем это. Оценив реплику на фоне самого романа (в конце книги рассказчик Мишель, потерявший возлюбленную из-за теракта, признается, что приветствует убийство каждого палестинца), мусульманские и правозащитные организации Франции инкриминировали автору "разжигание расовой ненависти". Суд оправдал Уэльбека, но писатель все равно обиделся и решил остаться за границей (см. "Ирландия"). Справедливости ради, с еще большими основаниями к ответственности можно привлечь хоть наследников Флобера: создатель "Госпожи Бовари" в одном из писем требовал "во имя человечества" растолочь Черный камень, разрушить Мекку и осквернить могилу Магомета. Впоследствии, однако, Уэльбек как будто изменил свое мнение: он перечитал Коран, который прежде находил "дурно написанным", и представил в "Покорности" новую схему взаимодействия религии и европейского общества. Роман определенно поторопились назвать антиутопией: новая Римская империя, построенная на мусульманских началах, отнюдь не кажется писателю абсурдной — в кои-то веки у его протагониста, ощущающего исчерпанность христианства, появилась цель в жизни.

Исчезновение

Излюбленный повествовательный ход Уэльбека на разных этапах творчества (без вести пропадали персонажи "Расширения пространства борьбы", "Элементарных частиц" и "Карты и территория"), однажды ставший курьезным фактом его собственной биографии. 14 сентября 2011 года мировые СМИ выдали странную и тревожную новость: по сообщению голландского издателя, свежеиспеченный Гонкуровский лауреат без объяснения причин проигнорировал встречу со своими читателями из Бенилюкса и не выходит на связь. Немедленно поползли слухи о том, что его могли выкрасть исламские радикалы. Спустя два дня писатель, естественно, нашелся (оказалось, что он просто забыл о мероприятии и был вдали от любых средств связи), а через три года Гийом Никлу ("Братство камня", "Монахиня") снял об этом "инциденте" мокьюментари "Похищение Мишеля Уэльбека", в котором мрачная фантазия медийщиков приобрела исключительно комические обертоны (текст Антона Долина с премьеры фильма на Венецианском кинофестивале можно прочитать здесь. — Прим.ред.).

Лавкрафт, Говард Филлипс

Ключевой — наряду с Бодлером, Мюссе и Нервалем — автор для Уэльбека, которому он на заре литературной карьеры посвятил длинное и до некоторой степени программное эссе "Г.Ф.Лавкрафт: против человечества, против прогресса"; по сути, первейший пример для подражания. Американский мастер ужаса поразил писателя в шестнадцатилетнем возрасте: вкусы Уэльбека с тех пор приобрели почтенную величавость (он любитель поговорить о Паскале или Прусте, но и не прочь добрым словом помянуть Агату Кристи или Конан Дойла), однако страсть к "старшим текстам" Лавкрафта, похоже, не выветрилась до сих пор. По-видимому, больше всего в этой спорной — утонченный южанин, расист (не секрет, что многие его чудовища навеяны обитателями нью-йоркских трущоб), гомофоб, бескорыстный и очень обязательный сотрудник — фигуре писателя Уэльбека привлекает осознанная перпендикулярность литературной моде, несвоевременность и несовременность его книг и повадок.

Леви, Бернар-Анри

Видный французский философ, правозащитник и политический деятель-гастролер, с равной частотой захаживающий как на оппозиционные митинги, так и в высокие кабинеты. В 2008 году обменялся с автором "Расширения пространства борьбы" серией писем, составивших удачную — Уэльбек-публицист вообще зачастую точнее и острее Уэльбека-прозаика (см. "Супермаркет") — книгу "Враги общества". Темами этой доброжелательной, несмотря на полное несходство темпераментов, беседы "оранжерейного бунтаря" и "реакционера, циника, шовиниста" стали филологические и общественно-политические материи: мемуарные виньетки чередуются с рассуждениями о Бодлере и Селине, а размышления о задачах народно-освободительной борьбы в XXI веке — со спорами о российском укладе 2000-х. Как раз на последнем вопросе корреспонденты так и не смогли сойтись: пока Леви разражался тирадами о "Наших" или сокрушался над судьбой Анны Политковской, Уэльбек с нежностью вспоминал неделю в Москве в компании молодых русских, которые "щедро одарены вкусом к жизни" — качеством, так не хватающим писателю и его персонажам.

Мизогиния

Еще один пункт обвинений в адрес Уэльбека. Действительно, женщины в его книгах в лучшем случае представляют собой сексуально привлекательные объекты (таковы Валери в "Платформе", Ольга в "Карте и территории" и Мириам в "Покорности"), в худшем — самовлюбленные хиппи и невыразительные феминистки (Жанин и Катрин в "Элементарных частицах"). С другой стороны, видеть в писателе оголтелого женоненавистника, наверное, тоже неправильно: объясняя неустроенность личной жизни социологическими причинами — умеренно остроумный фокус почти всех уэльбековских текстов, — его герои разоблачают в первую очередь себя. Что до натуралистичных (и довольно монотонных) эротических пассажей, в которых особо впечатлительным чудятся тени де Сада или Батая, то здесь мало что можно прибавить к вердикту пелевинского Кики Нафикова из "Македонской критики французской мысли": отражая "блестящее знание теории", они вместе с тем выказывают "досадную нехватку практического опыта".

Наука

Род занятий некоторых ключевых уэльбековских персонажей — скажем, биолога Мишеля Джерзински, упразднившего потребность человечества в репродукции ("Элементарные частицы"), или сектантов, ставящих опыты по клонированию ("Лансароте", "Возможность острова"), — напрямую связан с естественно-научным знанием, к которому автор (остающийся вопреки показному цинизму тем еще романтиком) испытывает как минимум смешанные чувства. Столь же непочтительно писатель относится и к Просвещению: по его мнению, главные завоевания этой доктрины — индивидуализм и экономический либерализм — и привели западную цивилизацию к ее теперешнему (весьма плачевному) состоянию. Кроме того, наука для Уэльбека — это в каком-то смысле и стилистический образец: прав был Григорий Дашевский, сравнивавший "Карту и территорию" с антропологическим трактатом — бесстрастным и отстраненным, как если бы писатель не исследовал соотечественников, а замерял давление в черепной коробке у представителя какого-нибудь заброшенного племени.

Одиночество

Основное агрегатное состояние его героев, обеспечивающее их монологам ту пронзительную ноту, за которую Уэльбека и любят. Одиноки в книгах писателя решительно все — будь то клерки ("Расширение пространства борьбы") или вполне благополучные звезды арт-тусовки ("Карта и территория"), и никакой субститут счастья — секс, деньги, искусство, путешествия — не может справиться с этим ощущением. Отрицая прямую связь между собой и выдуманными им персонажами, автор все же лукавит: кто не знает, что он — дважды разведенный, ребенку которого сейчас должно быть за тридцать, — предпочитает уединение на природе. Так что и вылазка в ресторан в обществе французского культурного истеблишмента, которую с таким смаком описывала журналистка The Paris Review, и, ближе к нам, DJ-сет в GQ Bar восемь лет назад — редкие исключения из в остальном очень размеренной жизни Уэльбека.

Провокация

Принцип бытования Уэльбека в текущем литературном процессе — или во всяком случае простейший способ описания его творческого метода. Сам автор, впрочем, причислять себя к провокаторам решительно отказывается: для него это тот, "кто заходит слишком далеко, просто чтобы потрепать людям нервы", следовательно, сам он истязает читателей из каких-то более возвышенных побуждений. Порнограф, упадочник, популист, копипастер (см. "Гонкуровская премия"), критик мирового капитализма, беззастенчиво прячущийся в его складках (см. "Ирландия"), — претензии к Уэльбеку можно множить до бесконечности, но если кому из ныне живущих писателей и посчастливится лет через пятьдесят попасть в "Библиотеку Плеяды", то, конечно, ему.

Режиссура

Запасная — не считая агронома и программиста — профессия автора: до дебютного романа он снял несколько короткометражных документальных фильмов, а одну свою книгу, "Возможность острова", даже экранизировал лично и был встречен разгромной — под стать реакции на "День и ночь" Леви (см. "Бернар-Анри, Леви ") — критикой. В противоположность своим достаточно консервативным кинематографическим предпочтениям — в одной из статей он поет осанну немым фильмам Мурнау, Дрейера и Эйзенштейна — собственное видение Уэльбека достаточно экспериментально. Видимо, сказались занятия фотографией: во Франции текст его повести "Лансароте" издан рядом со снимками, которые писатель сделал на Канарах. Заслуживают внимания и его актерские работы: в "Похищении Мишеля Уэльбека" (см. "Исчезновение") писатель сыграл самого себя, а в "Почти смертельном опыте" — своего типичного персонажа Поля, страшно уставшего от жизни и удаляющегося от всех, чтобы наконец с ней покончить.

Супермаркет

Крайне популярная метафора из заглавного эссе сборника "Мир как супермаркет"; символ победившего глобализма, сплошь унифицировавшего современную цивилизацию — от архитектуры до человеческих отношений. Уэльбековская "наводка на резкость", одинаково уместная и в кинорецензии (разбор "Миража" Жан-Клода Гиге), книжном отзыве (тонкий отклик на "Структуру поэтического языка" Жана Коэна) или воспоминании-с-пуантом ("Искусство как снятие кожуры"), заставляет лишний раз пожалеть о выбранном им поприще: из него вышел бы превосходный (в меру язвительный и лиричный) колумнист — или в духе времени фейсбук-мудрец.

Франция

Настоящий — в отличие от мусульман (см. "Ислам") или женщин (см. "Мизогиния") — объект критики Уэльбека, который он то отождествляет со всем хиреющим западным миром, то, наоборот, отделяет от него, отмечая, что Франция "отчаянно борется за выживание" и вполне может победить, судя по положительной демографической динамике. Отношения писателя с родиной (тут кстати сравнение с положением Гюнтера Грасса в Германии) продолжают оставаться напряженными: после январских терактов (см. "Charlie Hebdo") глава правительства Мануэль Вальс достаточно твердо отмежевался от его взглядов и заявил, что Франция — "это не Мишель Уэльбек", то есть не "нетерпимость, ненависть и страх", имея в виду, кажется, его ранние книги; к "Покорности", где самым умным и талантливым героем является президент республики Мохаммед бен Аббас, эти хлесткие слова все-таки неприложимы.

Charlie Hebdo

Самая зловещая рифма в новейшей литературной истории: параллельно тому, как "Покорность" начинала шествие по городам и весям, в Париже расстреляли редакцию известнейшего в стране сатирического еженедельника, который в ту среду вышел с автором на обложке. Среди убитых оказался экономист Бернар Мари — друг писателя. Уэльбек экстренно отменил пресс-тур и был взят под охрану полиции: власти всерьез опасались, что он может стать следующей жертвой террористов. В итоге книгу, и без того не нуждавшуюся в дополнительной раскрутке (как-никак лауреат Гонкура не публиковался пять лет, а тут выкатил целый "исламофобский роман"), смели по всей Европе, актуализировав разом "Французское самоубийство" Эрика Земмура и "Мечеть Парижской Богоматери" Елены Чудиновой. Теперь — в контексте уже ноябрьских атак  — невозможно предсказать, каким будет следующее произведение Уэльбека: статус национальной Кассандры, что ни говори, обязывает к очередному фундаментальному диагнозу.