Олег Радзинский: "Бессмертие реально"

Интервью с Олегом Радзинским, автором романа "Агафонкин и Время"

Как у вас возникла идея романа о путешествиях во времени?

Стихийно. Я хотел написать текст о бессмертии и думал, какой тип бессмертия я сам предпочел бы. Выяснилось, что я бы хотел проживать жизнь от 17 до 47, а потом снова и снова, но при этом сохраняя память о ранее прожитом и весь накопленный опыт. Со временем эта идея трансформировалась в роман о человеке, живущим разные жизни в разных пространствах-временах, но остающимся собой.

Расскажите о названии романа: были ли черновые варианты названия или оно появилось сразу?

Сразу.

Значительное место в вашем романе уделено истории. При том, что главному герою известно, что историю изменить невозможно. Это напоминает чем-то слова Салтыкова-Щедрина о России. Вы согласны в этом со своим героем и своим предшественником — действительно ли в России ничего изменить нельзя?

Мне безусловно лестно иметь предшественником Михаила Евграфовича, но, боюсь, не заслужил. Оттого и не буду претендовать на звание наследника. Относительно того, можно ли изменить историю, то, как выясняется в романе, очень даже можно. За всё, правда, есть цена. Можно всё изменить и в России.

Одна из самых пронзительных линий в романе — линия мальчика Олоницына, жившего в лепрозории в поселке Хордогой в Якутии. Почему такой необычный и не самый распространенный в литературе топос и насколько эта линия в частности и роман в общем автобиографичен?

Отчего нет? Мне нужен был “монгольский” след, и я придумал Олоницына и его историю. Касательно биографичности, то хоть я и родился не в военном гарнизоне Чойр 2 в Монголии, а в роддоме им. Грауэрмана в Москве, в остальном роман абсолютно автобиографичен. Если, конечно, Вы готовы согласиться, что я 30-летний красавец Агафонкин, путешествующий во времени.

Для многих прочитавших ваш роман очевидна параллель с "Мастером и Маргаритой" — в частности, линия Гога и Магога, напоминающих Воланда и его приспешников. Насколько намеренно была проведена подобная параллель? Или ее нет и сходство между вашим и булгаковским романами — на совести читателя?

Конечно, параллель намеренная, и весь текст пронизан аллюзиями к булгаковскому роману. Я даже думал одно время отказаться от названия “АГАФОНКИН И ВРЕМЯ” и назвать текст совсем нагло: “КУРЬЕР И КАТЕРИНА”. Совесть и природная скромность, однако, не позволили этого сделать. Отвлекаясь от булгаковских референций, очевидных для читателя, имеется и другая параллель: девальвация литературных персонажей как следствие девальвации современной жизни: у Булгакова главный герой – Мастер, а мой Агафонкин всего лишь Курьер. Булгаковская “нечистая” сила вслед за своим предшественником в гётевском “Фаусте” вечно хочет зла и вечно совершает благо, оттого что это давало миру надежду, а мои демоны Гог и Магог хотят зла и творят зло. Потому что время – другое. Время, когда миру не нужна надежда. Мир просто не знает на что надеяться.

Ваш герой, постоянно путешествуя во времени, имеет возможность время от времени сбегать в своего рода убежище — деревню Удолье, в 1861 год, сразу после отмены крепостного права. С чем связан такой выбор идиллического места для отдыха? И — шире — есть ли в российской истории, на ваш взгляд, такое место-время, которое могло бы стать своего рода убежищем?

Удольное, а не Удолье, и не деревня, а поместье. Деревня же, в которой оно расположено, зовется в романе Малая Алешня. Относительно идилличности, так надо же герою где-то отдыхать от путешествий по разным местам-временам. Вот он и отдыхает. Что касается Вашего последнего вопроса, ответить на него можно, лишь поняв, от чего мы с Вами бежим. Когда поймем, тогда и ответим.

Если бы у вас была возможность, какой период истории вы бы выбрали для себя?

Я не стал бы выбирать один период, а предпочел бы жить как Агафонкин: нынче здесь, завтра там. Впрочем, нужно помнить, что в агафонкинском мире нет ни нынче, ни завтра.

Ваши герои по большей части так или иначе являются мигрантами: Илья Кессаль из "Суринама", Олоницын, главный герой нового романа Агафонкин. Подобный выбор героев — чем он обусловлен? Оптикой, возможностью через героя рассказать историю? Или это взгляд на современное состояние общества вообще?

Это взгляд на себя и из себя: я – мигрант. Родился в СССР, жил в Америке, а теперь кочую между Францией и Шотландией. Безродный космополит. Что, впрочем, позволяет иметь отстраненный взгляд на мир.

В обоих ваших романах — и в "Суринаме", и в "Агафонкине" — много чертовщины: сны, перерождения, параллельные реальности. Вопрос: вы сами верите в это?

Я не согласен с термином “чертовщина”, поскольку он несет негативную коннотацию. Что касается веры в кажущееся нам необъяснимым, так это просто мы не готовы. Если Вы покажете телевизор жителю, скажем, XVIII века, то он объявит это колдовством и чертовщиной. И, кстати, относительно телевизора не ошибется.

Ключевой вопрос, который, как кажется, является двигателем романа — вопрос жизни и смерти: бессмертие реально?

Бессмертие реально. Смерть – лишь одно из событий на линии событий. Не последнее и не первое. Просто одно из.

Как известно, вы живете во Франции. Но пишете по-русски. Не возникает ли сложности, не накладывает ли жизнь за границей отпечаток на язык, языковую пластику? Чувствуете ли вы себя в России своим?

Я живу во Франции и Шотландии. До этого жил в Америке. Вынужденное трехязычие, и, особенно, англоязычие, безусловно, влияет на языковую пластику, но больше когда я говорю, чем когда пишу. Потому что когда пишу, у меня есть время обдумать фразу. В России я не чувствую себя своим, да и странно было бы мне своим себя чувствовать: я пропустил самые важные годы жизни здесь, конец 80-х и 90-е, когда, собственно, сформировалась новая страна и новое общество.

Мы не могли не задать это вопрос — про ВВП. Почему он? И, раз уж вы сами в своем романе затронули эту тему, каковы будущие перспективы России, учитывая складывающуюся политическую обстановку?

Путин, на мой взгляд, самый интересный и самый талантливый мировой политик. Это не значит, что я являюсь его поклонником или сторонником: это означает, что он – наиболее яркая фигура на современном политическом поле. Он не всегда был таким: он сделал себя таким. Поскольку роман исследует вопрос, можно ли изменить презаданность, предназначение и связанную с этим цену, то мне казалось уместным использовать персонаж Путина в качестве человека, изменившего и свою судьбу, и судьбу страны. Что касается вопроса о "будущих перспективах", то хочу заметить, что перспективы всегда будущие. И, потом, перспективы на что?

Олег Эдвардович, у вас самого были когда-нибудь был опыт, после которого вы могли бы с уверенностью сказать, что побывали в своих или чужих прошлых воспоминаниях, или видели будущее? В вашей книге так убедительно рассказана концепция перемещения во времени, что хочется узнать — может, у вас даже было что-то похожее?

Такой опыт был не только у меня: он был у каждого из нас, просто мы это не помним. Мы постоянно живем в своих разных жизнях, но Вам здешне-сейчасному не известно о Ваших других проживаниях. Как если бы они были отделены от Вас ширмой. А за ширмой – тоже Вы. Мириады Вас. Я, признаться, предпочел бы, чтобы Вы называли меня просто Олег.

Если вернуться к роману - Агафонкин сам решил сойти с тропы и разучиться перемещаться во времени, или это воля Рока, Случая? Или может он был влюблён ещё в ту эпоху, и не знал, как научиться жить как нормальный человек?

Мне хотелось бы, чтобы на этот вопрос, главный вопрос романа, каждый читатель бы ответил для себя сам. Оттого я отмолчусь, чтобы не повлиять ни на чье мнение

Образам Митька и Матвея Никаноровича посвящена первая часть книги, а потом они становятся "закадровыми персонажами". Почему вы решили не раскрывать их до конца?

Логика развития текста. Я вообще мало что решаю.

Вы любите Фолкнера?

Очень. Особенно “Шум и ярость”.

Что касается Евразийности - вы сами как относитесь к этой идее?

Россия – Евразийская держава. Это географическая данность. А география определяет историю. Проблема России в том, что ее административный центр всегда находился в европейской части и тянул страну на запад, в Европу, пытаясь оторваться от азиатской половины. Отказываясь от своей евразийности, обедняя себя. Вот и остались ни там, ни здесь. Зато здесь и сейчас.