Наблюдения исследователя русской эмигрантской литературы Андрея Бабикова
Самый длинный и сложный роман Владимира Набокова занимает в английской литературе особое место. Наполненный разного рода загадками и многослойными аллюзиями, этот роман относится к разряду переводоупорных, требующих широких разысканий и подробных комментариев. Казавшиеся безнадежно темными отдельные места книги за прошедшие со дня выхода романа в свет полвека значительно поредели, хотя их еще остается немало. Снабженные комментариями отрывки из нового перевода "Ады", подготовленного специалистом по Набокову и исследователем литературы русской эмиграции Андреем Бабиковым, были опубликованы в издании: Бабиков А. Прочтение Набокова. Изыскания и материалы (Издательство Ивана Лимбаха, 2019) и в журнале Олега Коростелева "Литературный факт" (2020, № 16). "Горький" публикует новую заметку из его комментариев к роману.
Заглавие романа представляет собой двухчастную конструкцию, обе части которой фонетически и тематически соотнесены друг с другом. Заимствованное английским и многими романскими языками латинское слово "ardor" имеет следующие значения: огонь, жар, блеск, сверкание, пыл, рвение, страстность, предмет любви (в переносном смысле). Его последний слог повторяет союз "or" (или), делящий название на две части по типу бинарной связки дизъюнкции (a V b), которая заставляет задуматься о том, как соотносятся обе части в составном утверждении.
Вместе с тем слово "or" в качестве существительного используется в английской геральдической терминологии для обозначения "золотого или желтого цвета", что отвечает генеалогической теме в романе. Золотыми элементами был украшен дворянский герб Набоковых. Это специальное английское значение связывается с французским "d’or" (золотой, златой), звучащим в последнем слоге "ardor", и служит в романе источником важного поэтического мотива, возникающего снова и снова в топонимах, гидронимах, именах, неологизмах (Бра д’Ор, Ладора, la Dore, Ладорах, Адора, Аддор, Дора, дорофон, доровизор).
В свете частой в романе двуязычной словесной игры, прямого использования русских слов (латиницей) и указаний на ту или иную (смысловую или фонетическую) связь английских, французских и русских терминов его название предстает полилингвистической шарадой, таящей как английские (например, odor — запах, door — дверь, ado — беспокойство, препятствие, road — дорога, odd — непарный, чуждый, странный, rood — крест, распятие), так и русские значения (ад, <с>ад, рад и рада, род, дар, орда), тем или иным образом включенные в общую систему мотивов. Слово "ardor" созвучно не только с именем героини (в Ч. I, гл. 5 романа об этом сказано так: "Она произнесла ее имя <Ада> на русский манер, с двумя глубокими, темными „а”, что напомнило звучание английского слова „ardor” <...>"), но и с названием протекающей через Ардис реки Ладоры (Ladore), поэтизированной и мифологизированной в романе двумя ее главными героями. Кроме того, "ardor" в романе связывается с созвучными словами "arbor" (пергола, навес, увитая зеленью беседка) и "harbor" (гавань, убежище), проводящими мотив укрытия, приюта для двух главных героев, предавшихся опасной (и даже преступной) страсти.
Двойное заглавие романа, где первая часть — имя, а вторая — понятие или выражение, раскрывающее это имя или содержание произведения, обращает читателя к старинной литературной традиции. Прежде всего, как отметил Брайан Бойд, следует назвать тематически близкие "Аде" повести Франсуа Рене де Шатобриана "Атала, или Любовь двух дикарей в пустыне" (1801) и "Рене, или Следствие страстей" (1802). Кроме того, набоковское заглавие вызывает в памяти следующие книги: "Юлия, или Новая Элоиза" (1760) Ж. -Ж. Руссо, "Кандид, или Оптимизм" (1759) Вольтера, "Жюстина, или Несчастная судьба добродетели" (1791) маркиза де Сада, "Гамиани, или Две ночи излишеств" (1833) Альфреда де Мюссе; из английских — "Памела, или Вознагражденная добродетель" (1740) С. Ричардсона, "Моби Дик, или Белый кит" (1851) Г. Мелвилла, "Уолден, или Жизнь в лесу" (1854) Г. Торо.
Для русского заглавия романа требовалось подобрать созвучное с именем героини короткое и выразительное поэтичное слово с начальной гласной, семантически близкое к "ardor", несущее схожие коннотации и применимое в качестве мотива. "Ада, или Отрада", с удачным повторением "ада" и звучанием начального "о" как "а" (атрада), было вторым или третьим нашим рабочим решением, получившим позднее статус окончательного благодаря столь же случайному, сколько и счастливому наблюдению. В 1933 году Набоков сочинил рассказ "Адмиралтейская игла" — эмоциональное обращение русского героя к давней возлюбленной, разлука с которой (как и в случае Вана и Ады) не переставала мучить его многие годы. Вспоминая свое последнее свидание с ней, герой приводит следующие стихотворные строки, записанные в строчку:
Когда, слезами обливаясь,
ее лобзая вновь и вновь,
шептал я, с милой расставаясь,
прощай, прощай, моя любовь,
прощай, прощай, моя отрада,
моя тоска, моя мечта,
мы по тропам заглохшим сада
уж не пройдемся никогда...
(Набоков В. Полное собрание рассказов. СПб, 2016. С. 370.)
В поздней английской версии рассказа, созданной Набоковым вместе с сыном в 1974 году, эти стихи (названные "подражанием романсу" в итоговом поэтическом сборнике Набокова 1979 года) были сокращены и отнесены к (вымышленной) "цыганской песне". Интересующее нас слово "отрада" Набоковы перевели не как joy, pleasure, delight (значения, предлагаемые русско-английскими словарями), а как ardor:
Farewell, my anguish and my ardor,
Farewell, my dream, farewell, my pain!
Along the paths of the old garden
We two shall never pass again.
(The Stories of Vladimir Nabokov. New York, 2008. P. 356.)
В "Лолите" слово "ardor" встречается лишь однажды (Ч. II, гл. 7) во множественном числе, и в своем русском переводе романа, который был окончен незадолго до начала работы над "Адой", Набоков передал это "ardors" как "любовный восторг". Переводя на английский язык "Евгения Онегина" (комментированный перевод вышел в свет в 1964 году), Набоков использовал слово "ardor" для передачи слов "жар" и "пыл" в переносном значении любовного томления или юношеского восторга в следующих случаях: "И юный жар, и юный бред..." (Гл. 2, XV), "Питая жар чистейшей страсти" (Гл. 3, XI), "Нас пыл сердечный рано мучит" (Гл. 1, вариант к строфе IX).
Мы не знаем, подобрал ли Набоков какое-либо русское название для "Ады", когда в середине 70-х годов обдумывал возможность создания ее русской версии. Отступив от принципа точности перевода, свой следующий роман, "Transparent Things" (т. е. прозрачные вещи или предметы), он в домашнем кругу называл "Сквозняком из прошлого" — по строчке из собственного старого русского стихотворения. Мы можем лишь предположить, сославшись на его поздний перевод стихотворения из рассказа "Адмиралтейская Игла", что версия "Ада, или Отрада" могла быть среди тех, которые он рассматривал.
Подзаголовок романа ("Семейная хроника") представляет собой жанровое определение, отсылающее к русской хроникально-мемуарной традиции: "Семейной хронике" (1856) С. Т. Аксакова, "Захудалому роду. Семейная хроника князей Протозановых" (1874) Н. С. Лескова, "Хронике четырех поколений" (1886) В. С. Соловьева. Английское "chronicle" и русское "хроника" имеют одинаковое (греческое) происхождение, однако в английской критике в отношении художественной литературы более распространено определение "сага" (т. е. сказание) и "семейный роман" (family saga, family novel), в то время как хроники (летописи, анналы) чаще относят к историографии.
Традиционность набоковского подзаголовка обманчива. Ему противоречат условно линейное, псевдодокументальное повествование и фантастическое содержание романа, построенного на искажении земной хронологии и тщательно выстроенной системе анахронизмов. Вынесенный в подзаголовок термин приобретает скорее философский, а не литературный смысл в книге, во многом посвященной проблеме познаваемости времени. В своей собственной мемуарной книге "Другие берега" (1954) Набоков старается раскрыть тематическую взаимосвязь (узор) отдаленных событий, а не выстроить их в хронологическом порядке. Вместе с тем в "Аде" соблюдается одно из главных требований жанра — мировые события и общественные перемены изображаются сквозь призму истории одного семейства. В центре внимания оказываются не социально-исторические потрясения, а драматичная история упадка знатного рода.