Нарисованный страх

24 марта 2014
АВТОР
Анна Наринская

Находится Еврейский музей в бывшем особняке банкира Феликса Уарбурга на Пятой авеню. Это дом начала двадцатого века, похожий на раздувшийся на стероидах парижский музей Клюни (когда стройка была закончена, друзья Уарбурга пеняли ему, что его гигантомания будет возбуждать в американских прохожих антисемитизм).

Но контраст между супербуржуазностью помещения и работами Шпигельмана (которые мало что комиксы, но еще и комиксы про секс и про наркотики, про холокост и про одиннадцатое сентября) не только никак не задевает, но и вообще никак не чувствуется. Теперешнее время пост-всего сделало такие противоречия узаконенными и привычными, и сам Шпигельман, надо признать, приложил руку к этому размыванию границ.

 title=
Обложка журнала Raw, 1985 год. Фото: 1985 by Art Spiegelman. Used by permission of the artist and The Wylie Agency LLC

"Массовая культура и авангард прибыли на одну и ту же станцию в одном и том же поезде и были ответом на одни и те же исторические процессы — урбанизацию, индустриализацию, развитие потребительского рынка и тиражного производства. "Метакомиксист" Арт Шпигельман встретил их на платформе и соединил в своей работе" — написал в статье, посвященной выставке, важный американский кинокритик Джей Хоберман.

И действительно, ретроспектива Шпигельмана проявляет это соединение "высокого" и "низкого" — а вернее, тот факт, что в пространстве культуры такого деления просто не существует,— с абсолютной категоричностью. Там висят его ранние, по-настоящему неприличные картинки для журнала Playboy (невозможно удержаться, чтобы не изложить содержание одного такого стрипа: голая дама играет со своим песиком, эти игры переходят в секс, тут внезапно заявляется грозный муж и оказывается, он — тоже собака!), листы его магнум опуса "Маус", рассказывающего историю его еврейских родителей во время Второй мировой войны, обложки журнала The New Yorker. И совершенно неважно, как все это квалифицировать в смысле массового/немассового, культурного/профанного. Это умно, это пронзительно — и достаточно.

Шпигельман, выпускавший в восьмидесятые андерграундный журнал комиксов Raw, предназначенный, как он сам говорил, для "проклятых интеллектуалов", всегда в высшей степени насмешливо относился к попыткам теоретизировать по поводу своего творчества. Но все ж нельзя не заметить, что отчасти "эффект Шпигельмана" объясняется любимым этими интеллектуалами афоризмом Маршалла Маклюэна "The medium is the message" ("средство коммуникации — это сообщение"). В свои веселые картинки он пакует отчаянье. И они, эти картинки, оказываются лучшим средством его доставки.

 title=
Обложка графического романа "Маус"

На этом месте любой, кому хоть что-нибудь известно о Шпигельмане, скажет: ну да, конечно, как же, как же, мы знаем: "Маус" — комикс о холокосте, в котором евреи изображены мышами, а нацисты — котами. Нарочито упрощенный способ повествования, ставший инструментом для рассказывания о самом страшном,— этот контраст и создает такое впечатление, практически шок.

"Маус", над которым Шпигельман работал почти два десятилетия, за которого получил Пулитцеровскую премию и который практически сломал своего автора,— это, разумеется, впечатляющий пример. Но только пример.

8 января 1914 года Франц Кафка записал в своем дневнике "Что общего может быть у меня с евреями? Я с трудом могу найти у себя что-нибудь общее с самим собой".

Рисунки Шпигельмана — они не про первую фразу этой записи (даже если под словом "евреи" подразумевать личный и ужасный опыт близких людей), а про вторую. У него, например, есть стрип, рассказывающий о самоубийстве его матери (он нарисован в 1968-м — вскоре после того, как эта трагедия произошла). Это набор очень простых картинок и подписей: отец автора находит тело жены — плачет — сын приходит домой — все считают, что это "из-за него" — он мучается чувством вины — он злится на мертвую мать — он видит ее во сне — он находит душевный мир.

Отчасти эта откровенность напоминает признания пациента на кушетке аналитика (говорить в связи с работами автора "Мауса" о приемах психоанализа — вполне общее место). Но искусство и в первую очередь литература (а рассказчик Шпигельман куда лучший, чем рисовальщик) — это как раз и есть идеальный психоанализ.