Петруха и медсестра. Отрывок из книги Ольги Романовой "Русь сидящая"
"От сумы да от тюрьмы не зарекайся" — как никогда актуальная формула российской жизни, утверждает журналист Ольга Романова. Столкнувшись с этим на собственном опыте, она создала движение помощи осуждённым и их семьям "Русь сидящая". Герои её книги, которая готовится к выходу в издательстве Corpus, — лица этой самой "Руси сидящей", живые люди, попавшие под каток российского правосудия. Интернет-журнал "Звезда" публикует главу из книги — невыдуманную историю, способную тронуть до слёз и заставить рыдать от смеха, в очередной раз удивляя тем, насколько реальность превосходит порой самую буйную фантазию.
Петруха и медсестра
Однажды петруха-семь-ходок-три-побега спас девушку. Девушке казалось, что в спасении она не нуждается, поэтому Петрухе пришлось спасти ее принудительно. Дело было так.
Обратилась к Петрухе одна знакомая (с ее бывшим парнем Петруха вместе чалился две ходки назад), подруга которой внезапно стала заочницей. Заочница — это девушка, которая на просторах интернета вдруг находит родную душу, обладатель коей пребывает в местах заключения, и по переписке из искры возгорается пламя. Заочная переписка — явление довольно распространенное, воспетое Василием Макаровичем Шукшиным в "Калине красной", и осуждению огульно не подлежит. Встречаются в таких историях и возникающие чувства, но по большей части проистекают они от нечего делать с одной стороны и от нерастраченной женской нежности — с другой. Базара нет — бывают и счастливые истории заочных отношений, перерастающие в крепкие браки, и их немало; но чаще это разводка на деньги и продуктовые передачи с давлением на жалость и как бы любовь.
Но помнить и знать нужно: в зоне жанр любовной переписки отработан десятилетиями, лучшие образцы эпистол переходят из зоны в зону, из поколение в поколение, и устоять, конечно, перед ними невозможно. И не говорите "гоп", пока в двадцать пять или в пятьдесят не встретите своего единственного, так тонко и точно понимающего мятущуюся женскую душу.
Мила влюбилась в Аркадия не сразу. Прошло, может быть, недели две. Аркадий не был напорист, писал все больше об окружающей его скудной природе, рассуждал немного о боге, но в основном заботился о котенке Штирлице. Фото котенка на руках у Аркадия появилось у Милы довольно скоро. Маленького серого котика крепко держал в руках персонаж, который изначально показался Миле каким-то невнятным. Кажется, котенок вырывался. Но Мила не стала обращать внимание на поведение несчастного котенка, которому срочно были необходимы лекарства, ошейник от блох и кошачьи консервы — все это такая ерунда, что Мила не дрогнувшей рукой перечислила необходимые для покупки насущного для котенка деньги на указанный скромно в переписке счет. Тем более что Мила сама настояла на помощи котенку. Аркадий вовсе не просил у нее денег, просто честно рассказал, как плохо котенку в зоне и что было бы ему хорошо для облегчения участи.
Ну и слово за слово.
Потом Аркадий прислал еще одну свою фотографию — уже без котенка. С книгой Эриха Марии Ремарка "Жизнь взаймы". Мила тоже очень любила эту книгу, но Аркадию прислала свое фото с другой — "Три товарища". Они словно поняли друг друга без слов.
Мила впервые послала свою фотографию Аркадию. Она никому и никогда не высылала свои фото. Мила знала, что она некрасивая. Большая, толстая, старомодная, не очень интеллектуальная — медсестра в областной больнице. Но многие говорили, что у Милы красивые волосы — темно-рыжие, что в книжках назывались каштановыми, но на самом деле именно темно-рыжие, потому что рыжими были у Милы еще ресницы, брови, веснушки, руки и глаза. Хотелось бы зеленые, но рыжие.
Аркадий написал: "Какие у тебя красивые волосы. Темно-рыжие, как я люблю. А еще веселые глаза, рыжие брови, ресницы, конопушки и еще руки. Как я люблю. Ты красивая".
"Нет", написала Мила честно. "Я очень большая", и прислала свою фотографию в полный рост. В любимом сарафане, полупрозрачном, но с нижней юбкой и в лифе. Она стеснялась его носить, но сфоткала в нем себя сама, сильно снизу, и пригодилось. "Красивой женщины много не бывает", ответил Аркадий. Ну и понеслось.
Она рассказала Аркадию о себе все. Как тяжело ей живется на белом свете, какие козлы окружают ее на работе, какие неблагодарные и злые одноклассники, про замученную и недобрую маму рассказала — она хорошая, но недоверчива к мужчинам и много работает в районной библиотеке, а там все старые и странные и одни тетки в чалмах и беретках. Про собачку Тяпу рассказала и прислала ее смешную фотку, и даже про свою мечту — скопить денег на операцию в Израиле, у нее уже почти получилось, она уже списалась с госпиталем Тель ха-Шомер по замене участков тромбированных артерий. И почки еще, но ей хватает на лечение, она летом уже едет туда, вернется новенькой и совсем здоровой, она копила всю сознательную жизнь. И вот еще фотография со смешным Тяпой.
И тут вдруг Аркадий замолчал. Его не было неделю. Мила сходила с ума. Мила вспомнила про одноклассницу — ее парень, кажется, сидел в той зоне, а может, рядом где. Мила списалась с одноклассницей, купила торт и бутылку мускатного и направилась на разговор.
Одноклассница сказала, что зеки народ ненадежный, обосрала бывшего парня, потом выпила и подобрела. Подумав и посмотрев внимательно на Милу, сказала, что чудеса бывают. И позвонила Петрухе. Петрухе-Семь-Ходок-Три-Побега.
Петруха задал много разных вопросов. По каким статьям Аркадий сидит? Почему в строгой зоне за растрату, которой, как говорил Аркадий, и не было вовсе? Какой суд присудил Аркадию за растрату девять лет? Сколько ему до звонка? Полгода до звонка? Очень интересно. Держи в курсе, Мила. Чмоке.
Не понравился Миле Петруха — человек он злой и циничный, сразу видно, что крепко битый жизнью, и любви, наверное, не встречал такой, как у Аркадия с Милой, вот и не доверяет никому.
Но телефонный номерок Петрухи записала. Мало ли — за советом и такому можно позвонить.
И тут вдруг приходит этой ночью Миле тревожное письмо от Аркадия. "Любимая моя Мила, мы с тобой можем и не встретиться никогда. Мысль об этом разрывает мне сердце. Администрация раскручивает меня на новый срок, я буду сидеть дальше, хоть и думал, что увидимся мы с тобой через полгода и заживем по-людски, а может, Бог и ребеночка нам с тобой пошлет. Но не суждено, видно, этим мечтам сбыться, отправляют меня на крытую тюрьму. Если сможешь — помоги мне, Мила, Милочка ты моя родная. Ради деток наших будущих помоги. Переведи 20 тысяч долларов на счет номер 987654321, выкупи ты меня у людоедов этих, а уж я тебе отпашу, отработаю, век воли не видать, только бы быть с тобой рядом, всей жизни моей любовь ненаглядная. Вечно твой Аркаша".
Еле дождалась утра Мила, чтобы побежать в Сбербанк и перевести на этот чертов счет номер 987654321 эти несчастные 20 тысяч долларов в рублевом эквиваленте, что всю жизнь копила Мила себе на операцию в израильском госпитале Тель ха-Шомер. И побежала бы Мила к девяти утра, если бы этот Петруха не позвонил бы сам, чертов кот.
— А что, — спросил он Милу, услышал ее взволнованный рассказ, — ему сколько до конца срока-то оставалось, Аркадию твоему?
— Пять месяцев и 28 дней, — отрапортовала Мила.
— Хм. Открываем Уголовно-исполнительный кодекс, Мила. Читаем, учим. Чего так внезапно-то за полгода до звонка? Нестыковка выходит. И другие нестыковки есть. Что так внезапно? Он говорит не про новое уголовное дело, а он говорит, что уедет на крытую тюрьму. А ведь те, кто уезжает на крытую тюрьму, им просто меняют условия отсидки, а не срок. И есть другие несостыковки. Имеет место разводилово, Мила. Разводит он тебя чисто на баблос.
Мила, конечно, таким словам не поверила. Да и кто такой этот Петруха-Семь-Ходок-Три-Побега? Она его знать не знает, а Аркаша — вот, весь как на ладони, посажен нынче в строгие условия содержания, и нет у него на свете ни одной родной души, кроме Милы.
Не то чтобы Мила задумалась, нет. Просто выбил ее из сил этот Петрухин звонок. Села, чайку свежего заварила. В конце концов, Сбербанк и в 11 утра будет работать, какая разница, через час или через два Аркашиным супостатам деньги придут.
Еще звонок. Одноклассница та, змея подколодная, позвонила.
— Петруха Аркадия твоего пробил. Он игровой пацан. Не дури, девка. Он реально вперся на деньги и на интерес. Там на зоне перед игрой садишься и говоришь: играем на столько-то денег, отдаю такого-то числа. Если не возвращаешь проигранное в честной игре, то тебя объявляют фуфлыжником и считают хуже пидора — уезжает такой в гарем и там живет. Уважительная причина — смерть. Это святое. Хоть папа римский за тебя вступится — все равно. И кто на это попал, тот всеми правдами и неправдами пытается найти деньги. Есть защита: резко переметнуться на стороны администрации, ей нужны такие чуваки, но это оттягивание решения проблемы, а не ее решение. И это совсем уж мерзкий поступок, за администрацию вписываться. За долг бросаются на запретку под автоматы. И этот твой Аркаша начал тебя, честную девушку, на бабло разводить.
Мила, конечно, ни в какую. Не может такого быть! У него ко мне реальное чувство! Он не может оказаться таким негодяем, чтоб ему только деньги были нужны!
Но в Сбербанк в тот день не пошла. С утра не успела за этими погаными разговорами, а с обеда ей было на смену заступать. Потом дежурство. Потом вырубилась намертво. Зашла в почту — еще письмо. От незнакомого какого-то человека, который пишет ей по просьбе Аркадия, как плохо ему в СУСе, как мучают его там и как деньги ему остро необходимы.
Мила пошла в магазин "Мир книги" и купила Уголовно-исполнительный кодекс. Прочитала про СУС — строгие условия содержания. Прочитала про правила освобождения. Тут опять Петруха позвонил.
— Петруха, ты не путаешь ли чего?
— Я не путаю, я разговаривал с людьми, которые с ним в одном бараке сидят. Игровой он, твой Аркаша.
В общем, поругались они с Петрухой в этот раз вусмерть. Попрощался он с ней таким макаром:
— Ты, Мила, девушка хорошая, хоть и дура. Звони, ежели чего.
А чего Миле звонить. С того первого тревожного письма уже четыре дня прошло, а от Аркадия то личности туманные пишут, то он сам, но как будто бы под копирку, да и как из СУСа-то он пишет? Невозможно ему из СУСа писать. Да и в СУС ему невозможно, вот же в кодексе написано.
Пока Мила думала и сомневалась, Аркаша перестал писать. Мила нашла в интернете телефон исправительной колонии, где сидел Аркаша, позвонила в дежурную часть. Сообразила сказать: "Сестра звонит Аркадия Григорьевича Прозорова из восьмого отряда, хотела спросить, положены ли ему посылки, или исчерпал он свой лимит?" Ответили странное — лимит исчерпан, пришла посылка третьего дня от другой, наверное, сестры.
Что-то не писал ничего Аркадий про сестру. Напротив — писал, что никого у него нет на белом свете.
Ну ладно, сестра, может, и не считается. Написала Аркадию длинное письмо, сказала честно про Петруху и его сомнения, выразила мысль, что не верит ему, но добавила вопрос про сестру.
Ответа не получила. Страдала. Перечитывала письма, писала сама. Стирала. Не посылала.
За две недели до Аркашиного освобождения пришло письмо из израильской клиники Тель ха-Шомер, и пошла Мила, скрепя сердце, оформлять документы на операцию и лечение. Полетела потом в Израиль, легла под наркоз. За полчаса до наркоза не выдержала, позвонила в ИК: "Освободился ли Прозоров Аркадий Григорьевич из восьмого отряда, сестра это его звонит?"
Неделя как освободился, да.
Мила спустя три месяца Петрухе позвонила. Сказала спокойно и сухо: "Извини меня, Петруха, ты был прав. Молодец, правильно мне мозги вправлял. Извини, что я тебя не слушала".
А Петруха сам в какой-то суете был. Ответил ей:
— Мил, нормально. Ты звони, если чо. Если опять какой петух тебе бигуди будет вкручивать и лоб тебе морщить — прямо сразу телеграфируй.
Да не будет больше никто в Милиной жизни бигуди вкручивать. Никто и никогда не скажет ей таких слов. И таких еще, про которые и рассказывать не станешь.
Сволочь ты, Петруха.