Они жили в Аркадии. Красавицы тоже пишут отличные книги
То, что американская писательница Лорен Грофф – не только красавица, но и натуральная блондинка, не помешало ей в свои 45 лет, в противовес дежурным анекдотам и кампании против женской красоты, развернутой у нее на родине в СМИ, издать сборник отличных рассказов и четыре романа. Все четыре вошли в списки лучших романов года и в шорт-листы Национальной книжной премии. Вошел в этот список за 2012 год и роман "Аркадия" (выдвинут The New York Times, Washington Post, Vogue и другими изданиями). На родине писательницы он сразу стал бестселлером, и вот теперь стараниями переводчицы Эвелины Меленевской дошел и до не избалованного мировыми новинками российского читателя.
Героя книги, даже когда он вырастет, все зовут Крох. Он первый "хиппеныш", рожденный в коммуне свободных людей, которую они называют "Аркадия". Подобно древнегреческой земле мечты, "где счастливо пасут свои стада пастухи", расположена она в нетронутых лесах северо-запада штата Нью-Йорк.
Обитатели коммуны ремонтируют и делают жилым огромный старый дом на купленной ими за доллар земле. Над входом надпись: "Et in Arcadia ego" – отсюда название коммуны. "Латинское выражение, служившее мотивом в живописи и литературе XVII–XIX вв., – пишет в примечании переводчица, вообще щедро поясняющая текст в стремлении приблизить происходящее к культурному обиходу читателя, – в силу своей грамматической неясности трактовалось по-разному. Так, в стихотворении Батюшкова, вошедшем в либретто "Пиковой дамы" Чайковского (романс Полины), оно цитируется как "И я, как вы, жила в Аркадии счастливой". Однако и стихотворение это называется "На гробе пастушки", и на упомянутой в книге картине французского живописца Никола Пуссена (1594–1665) изречение исходит от Смерти: "и в блаженной Аркадии я есть".
То есть речь о гибели мифа, да и гибели всего вообще. Но не сразу. Пока что люди выращивают что могут, готовят на всю ораву веганскую еду, пекут хлеб, делают заготовки на зиму. Идиллическая жизнь нелегка, но мы-то знаем: коммунизм требует жертв. Под обольщение ("Равенство, Любовь, Труд, Отзывчивость к Потребностям Каждого") кто только не попал: богатые и бедные, филолог-профессор и ленинградская блокадница, юристы, инженеры, акушерки и рок-певцы, как духовный вдохновитель коммуны – Хэнди.
Первое воспоминание Кроха – общий сбор еще небольшой коммуны: "Вихры стожков торчат над утоптанным снегом. Они на Овечьем лугу, и людские тела вокруг все ближе, сбираются в толпу. Голос Хэнди за спиной Кроха доносится до всей Аркадии, до семи дюжин истинно верующих в зимнее утро".
Крох взрослеет, а коммуна разрастается. Прибывают новые люди, и бог весть, нет ли меж них преступников, несовершеннолетних подростков и кто чем балуется на вечеринках. И когда один из новеньких умирает от передоза, вслед за скорой приезжает полиция, "свиньи", как их называют аркадцы. Облава – десятки арестованных, среди которых и пустивший дело на самотек духовный лидер коммуны Хэнди, – знаменует собой ее конец.
Похоже, что утопия, под стать всему живому, не вынесла внешних и внутренних напряжений, состарилась и угасла. Впрочем, рядом существует, и не одну сотню лет, обратный пример – община амишей, и она жизнеспособна, потому что те, кто принадлежит к ней, между свободой личности и правилами общинной жизни сознательно выбирают узду.
Аркадия пустеет, уезжает и семья Кроха. Крох – удивительное создание, он особенно видит мир, он всем мил и "напрямую подключен ко Вселенной". Поначалу кажется, что ему прямая дорога в поэты, но он выберет фотографию, чтобы ловить "не эффектные жесты, нет – мимолетные вздохи".
С ранней юности он любит дочь Хэнди – Хелле. Пройдя через испытание чрезмерной свободой, она, казалось, оправилась: они женятся, у них рождается дочка. Однако старое не отпускает Хелле, и после немногих лет по видимости счастливой жизни она уходит, исчезает бесследно. А Крох, оставшись с маленькой Гретой, продолжает ее ждать. "Ее невидимые руки – путы, оковы, невидимые ее глаза приглядывают за ним. Ее белое, как корень петрушки, тело, в которое он не в силах перестать верить, прямо сейчас ждет его дома, в тесной квартирке, дремлет, пока он не скользнет обратно под простыни, которые они несколько лет назад вместе купили".
Мучительное ожидание прерывает другая беда – болезнь родителей Кроха. Они принимают большую дозу снотворного, чтобы уйти вместе, но отец умирает, а мать удается спасти на время. Это совпадает с мировым бедствием, пандемией (отметим прозорливость автора, роман вышел за несколько лет до того ее варианта, который выпало пережить нам), но возвращение к истокам, в Аркадию, уберегает Кроха и Грету и дает ему сил вернуться к жизни после всех утрат.
В заключение отметим интенсивно поэтический язык, своеобычную, как бы глазами ребенка, передачу прямой речи, и то, что в прекрасном переводе Меленевской чувствуется, что сама она попала под очарование текста. Остается надеяться, что проникнется и читатель.